Возвращение на родину (продолжение)

Создавая все эти сочинения, Скрябин продолжал одновременно уделять свои помыслы «Мистерии». Он часто жаловался на то, что ему приходится заниматься такими «пустяками», как писанием сонат и других пьес, концертированием, деловыми переговорами с издателями и т. д., вместо того, чтобы все силы отдать тому, в чем он видел свое главное назначение. «Как все это надоело... Пора!» — вырывалось у него.

Однако постепенно, по мере того как замысел «Мистерии» разрастался и принимал все более фантастические масштабы, сам Скрябин, очевидно, смутно начал осознавать невозможность его реализации; во всяком случае в относительно близком будущем. Так зародился понемногу новый план создания произведения, которое заняло основное место в сознании Скрябина в последние два года жизни и осталось незавершенным вследствие его смерти. Это было «Предварительное действие».

Как показывает название вновь задуманного произведения, оно должно было явиться чем-то вроде «генеральной репетиции» «Мистерии», ее, так сказать, «облегченным» вариантом. Поскольку Скрябин с ним не связывал идеи «мировой катастрофы», рассматривая его, в общем, как «просто» художественное произведение, допускающее повторные исполнения, некоторые из окружающих композитора полушутя называли между собой «Предварительное действие» «безопасной „Мистерией"».

Но очень скоро замысел «Предварительного действия» стал приобретать почти такие же фантастические очертания. Многие подробности, намечавшиеся для «Мистерии», Скрябин перенес и сюда, обогатив их рядом новых. Наряду со светом, танцами, шествиями возникла идея использовать еще и вкусовые ощущения, ввести «вкусовую симфонию»! Кроме шепота хора было задумано еще хоровое произнесение текста, то есть хоровая декламация. Заботил композитора и вопрос об одежде для хора; он мечтал о целой «симфонии одеяний», которые изменялись бы в цвете. В движениях, шествиях должны были принять участие и хор, и даже оркестр! Скрябин считал недопустимым, чтобы оркестранты сидели, как сидят обычно в концертах или в опере: «Это ведь ужасно!» Он говорил, что уже наметил планы движений для хора и оркестра — это должен был быть «почти танец». При исполнении «Предварительного действия» он отводил себе роль дирижера всего этого грандиозного синтетического акта (хотя не имел ни малейшего дирижерского опыта).

Вообще над деталями исполнения «Предварительного действия» Скрябин вынужден был серьезно задумываться, поскольку осуществление этого замысла представлялось значительно более реальным и близким по времени по сравнению с «Мистерией». Правда, он отказался от мысли о создании новых музыкальных инструментов, сочтя возможным обойтись в «Предварительном действии» обычным существующим оркестровым аппаратом. Однако предстояло еще переучивать музыкантов для исполнения мерещившихся ему особых приемов игры, а главное, подготовить их к тому, что каждый оркестрант должен быть «участником действия» и что от него потребуются особые движения. Например, скрипачи, представлял себе Скрябин, должны будут играть, «как бы ощущая каждый звук, как бы лаская его». Не менее сложной задачей было найти подходящих исполнителей-солистов. Так, например, «Предварительное действие» начиналось «произнесением» первых слов текста на фоне тремолирующего аккорда; слова эти должны были звучать как оглушительный «громовый возглас». Кому его поручить? Шаляпину? Но великий артист казался Скрябину слишком далеким его «настроениям» и идеям. Так же обстояло дело с танцами. Например, знаменитая балерина Т. Карсавина не подходила ему по той же причине. Еще сложнее было дело с певцами-солистами и хористами. Мимолетно у Скрябина появлялась даже мысль о создании специальной школы для подготовки исполнителей — участников «Предварительного действия», подготовки притом не только художественной, но и соответствующей идейной, «духовной»; сам он в этой школе будет «проповедником и учителем». Но где ее открыть? В России это вызовет цензурные затруднения, поэтому, считал он, такую школу надо организовать за границей, лучше всего в Англии (где имел особенно большой успех «Прометей»). Там же, в Лондоне, Скрябин думал создать и специальное помещение для исполнения «Предварительного действия». Последнее, в отличие от «Мистерии», должно было исполняться не в «храме», а в особом зале с амфитеатром, спускающимся ступенями, на которых расположатся участники в «иерархическом» порядке — в зависимости от степени их непосредственной причастности к действию.

Так планы Скрябина продолжали до бесконечности расширяться по мере того, как он углублялся в практические детали их осуществления, и он казался иногда совершенно растерянным от изобилия этих деталей. Пока что ближайшей реальной задачей было сочинение стихотворного текста «Предварительного действия». Отчасти композитор использовал сделанные им раньше наброски текста для «Мистерии», но в основном стихотворная основа «Действия» должна была быть создана заново. Изучая стихотворную технику символистской поэзии, Скрябин увлекался возможностью применения разнообразных оригинальных ритмов, ассонансов, «звуковой инструментовки», даже новых словообразований. Все это привлекало его как средства создания и в тексте тех «новых ощущений», которые он находил в музыке.

Ко времени начала работы над «Предварительным действием» относятся последние фортепианные произведения Скрябина (соч. 71—74). В некоторых из них (так же как и в законченных немного раньше Девятой и Десятой сонатах) намечаются признаки дальнейших сдвигов в музыкальном языке композитора, теперь идущих, однако, не в сторону усложнения, как это было ранее, а наоборот, в сторону прояснения. Большой прозрачностью и «проясненностью» гармонии отличаются уже, например, начала Девятой и Десятой сонат. Еще больше это заметно в поэме «К пламени» и в некоторых прелюдиях из последнего прелюдийного цикла.

Поэма «К пламени» — одно из выдающихся сравнительно крупных поздних произведений Скрябина. С необычайной рельефностью оно дает непрерывное последовательное развитие образа. Вначале едва теплящееся, как бы тлеющее под пеплом пламя постепенно и непрерывно разгорается все ярче и ярче вплоть до заключительной кульминации. Впечатление ослепительно сверкающего огня создается повелительными волевыми трубными фанфарами и блещущими в высоком регистре аккордами с трелями. Однако значение поэмы не сводится лишь к звуко-изобразительности: по существу, в ней воплощена любимая скрябинская идея — пробуждение дремлющих, косных сил природы и их подчинение властной человеческой воле. С точки зрения музыкально-выразительных средств, показателен конец поэмы. Здесь Скрябин как будто снова возвращается к основному консонирующему аккорду классической музыки — мажорному трезвучию, лишь слегка усложненному дополнительными звуками, не меняющими его устойчивого характера.

Новые черты заметны и в прелюдиях соч. 74 (последних изданных сочинениях Скрябина). Особенно выделяются прелюдии 2-я и 4-я, родственные по своим сумрачно-созерцательным характером. Их связывает и «малонотность», и гармоническая основа, сводящаяся тоже к несколько усложненному трезвучию. Старые, давно уже оставленные Скрябиным, средства здесь возрождаются снова, но приобретают особый выразительный оттенок. Эти сдвиги показывают, насколько немыслимо было для Скрябина застывание на достигнутом. Его творческий путь — непрерывное развитие и движение вперед все к новым, еще неведомым далям.

Летом 1914 года вспыхнула первая мировая война. В этом историческом событии Скрябин увидел прежде всего начало тех сдвигов, которые должны были приблизить «Мистерию». Война казалась ему лишь необходимым, но преходящим этапом к дальнейшим мировым катастрофам. «Войной это дело не ограничится,— говорил он,— после войны пойдут огромные перевороты, перевороты социального характера... восстанет Китай, Индия, проснется Африка...» И тут же добавлял, истолковывая все, как обычно, на свой фантастический лад: «В ближайшие годы мы проживем тысячи лет».

Зима 1914/15 года прошла у Скрябина главным образом в напряженной работе над «Предварительным действием». К концу 1914 года был в основном закончен поэтический текст. Скрябин представил его на суд своих друзей-поэтов, которые, в общем, дали о нем положительный отзыв. После этого композитор все силы посвятил сочинению музыки этого произведения. По обыкновению, он записывал созданные им эпизоды лишь в самом эскизном, полусхематическом виде, хотя они уже вполне оформились в его сознании. Наряду с очень сложными многозвучными гармониями, в «Предварительном действии» должны были быть и более простые средства. Стремясь к упрощению музыкального языка, Скрябин говорил, что усложнение для него есть лишь путь к простоте: «У меня в „Предварительном действии" будут уже гармонии в два звука, будут и унисоны».

Как обычно, Скрябину казалось, что он сможет закончить «Предварительное действие» полностью уже к сезону 1915/16 года. Он был настолько уверен в этом, что начал уже предварительные переговоры с фирмой Юргенсона относительно издания партитуры, выбирал даже для нее особые шрифты. Для записи партитуры издатель обещал сделать по специальному заказу композитора партитурную бумагу небывало крупного формата в 70 строк, поскольку оркестр предполагался еще больший, чем в «Прометее», при этом с несколькими хорами и солистами. Пока что для черновой записи партитуры Скрябин сам заготовил огромные листы, склеивая вместе по два партитурных листа в 30 строк. «Правда, хорошенькие? — спрашивал он с улыбкой, добавляя: — только очень неудобно писать на них — очень они длинные».

Отрывки к «Предварительному действию» Скрябин показывал некоторым друзьям. Слышавшим запомнилось самое начало — бурно тремолирующий аккорд, вроде начального аккорда «Прометея», но более сложный, с какими-то необычными трубными фанфарами. На этом фоне солист должен был произносить первые слова текста. Другим, особенно впечатлявшим моментом, был эпизод появления Смерти, родственный настроению 2-й прелюдии из соч. 74.

Первые месяцы 1915 года Скрябин много концертировал. В феврале состоялись два его выступления в Петрограде, имевшие очень большой успех. В связи с этим был назначен дополнительно третий концерт на 15 апреля в Малом зале Петроградской консерватории. Этому концерту суждено было оказаться последним.

Вернувшись в Москву, Скрябин через несколько дней почувствовал себя нездоровым и 20 апреля слег. У него появился карбункул на губе, такой же, какой сделался год тому назад во время его пребывания в Лондоне. Однако на этот раз нарыв оказался злокачественным, вызвав общее заражение крови. Температура сильно поднялась. Весть о тяжелом заболевании Скрябина проникла в музыкальный мир, в печати появились тревожные сообщения. Пришлось отложить намеченный концерт, предназначавшийся для сбора средств в помощь пострадавшим от войны. Сделанные врачами несколько операций разреза карбункула не помогли. В один из моментов страданий композитор вскричал: «Нет, это невыносимо... Так значит, конец... Но это катастрофа!» Ранним утром 27 апреля Александра Николаевича не стало...

Упомянем  сделанную композитором А. Немтиным интересную попытку «реконструкции» музыки «Предварительного действия» на основе сохранившихся эскизов Скрябина с использованием нескольких фортепианных пьес последнего периода.