Ярким примером космизма в музыке служит творчество великого русского композитора Н. А. Римского-Корсакова. В своей четырнадцатой опере «Сказание о невидимом граде Китеже» (1904), Римский-Корсаков вновь творит глобальную картину мира, основой которой выступает мифологическая поэтика. Ранее, в творчестве композитора, эта поэтика сочеталась со сказочно-фантастическими сюжетами и основывалась на древнеславянской мифологии. В "Китеже», при сохранении черт языческого космопантеизма, очевидна иная модель. Она заключается в сопоставлении «Сказания» с Откровением Иоанна Богослова. В структуре сюжета катастрофа-чудесное спасение-инобытие в невидимом граде. Пророчества в опере и Апокалипсисе совпадают, по сути, имеют глобальный космический смысл. Множеством иносказательных граней пронизаны все сцены оперы. Так вражеское нашествие в «Китеже» трактуется как вселенская катастрофа. Гибель Китежа-мистерия смерти, новое рождение и преображение, повторенное в судьбе Февронии, устанавливает духовную связь, происходит уподобление «райски-космическому» Успению Богородицы в русских духовных стихах. Сама идея службы Успения-преодоление смерти, а сквозное понятие заключено в слове «Радуйся!». Образ Февронии является центральной осью нравственного космоса, просветления всей человеческой природы. В «Китеже» присутствует образ пустыни - место абсолютного духовного пространства. Этой пустынью представлена жизнь леса - образа безначального и бесконечного бытия природы. Все главные темы оперы - «леса-пустыни», града Китежа и его колокольного звона - выступают образами макромира и одновременно являются духовными символами. В процессе развития они перемещаются из внешнего пространства во внутреннее, а затем и в идеальное духовное пространство невидимого Китежа. «Помимо отражения идей русского космизма, «религия без церкви», ... внехрамовой литургии и соборности символистов, учений «общего дела» Федорова, спасения и духовного возрождения русских религиозных философов и ряда других современных ему философских и художественных тенденций, в «Сказаниях о невидимом граде Китеже»… очевиден диалог с соловьевской концепцией всеединства, изложенном в капитальном труде «Оправдание добра» (Серебрякова Л. «Китеж: откровение Откровения» // Музыкальная академия. 1994. № 2. С. 90-106) (1887). Концепция «Китежа» гармонично подтверждается мыслью Соловьева о совершенстве добра как нераздельной организации триединой любви: «Любви восходящей совершенству Творца и Творения, любви равной - к любящим, ближним и дальним и любви нисходящей ко всей материальной природе» (Соловьев В. С. Оправдание добра // Соловьев В. С. Соч.: В 2 т. Т.1. С. 546-547). Глубина воплощений психологизма образов в «Китеже» может быть сравнима с образом Бориса М. П. Мусоргского. Сама Феврония, писал Вл. Соловьев «то самое безусловное значение человеческого существа (его способность быть носителем вечной жизни и причастником божественной полноты бытия)» (Там же. С. 498).

Свое личностное отношение к миру как к целому Н. А. Римский-Корсаков отразил в основных образах своих произведений. Так, образы Снегурочки, Волховы, Царевны Лебедя, Нимфы - не что иное, как мертвая душа. Это вселенское чувство проявляется у него в трех формах: апофеоза природы и любви (Весна), апофеоза художественного творчества (Лебедь) и апофеоза морального героизма (Феврония). Условно оперы "Снегурочка» (1881), «Садко» (1896), «Китеж» можно определить как трилогию по пантеистическому настроению, по нравственному самоотречению во имя человечества. Наиболее ярким образцом космического чувства слияния с природой является «Снегурочка», где момент смерти-таяния есть акт восторженного слияния Души с Космосом. О самом моменте смерти, сумасшествии во всех произведениях можно говорить как о процессе освобождения Души, переходе ее в иную ипостась, выхода в запредельность. Композитор в своем акте творения подобен Зодчему. Он посредник между Космосом и человеком. Таким же посредником является персонаж Садко из одноименной оперы. И в народной былине, и в оперном либретто Садко изображается и певцом, и моряком. А море и небо чаще всего есть символы бесконечного Космоса.

К ярким образцам теургического искусства можно отнести кантаты «По прочтению псалма. Иоанн Дамаскин» (на слова А. К. Толстого) С. И. Тансева и «Всенощное бдение» С. В. Рахманинова. В них заключена целостная концепция мира и человеческого бытия в нем. Вселенское звучание перекликается со скрябинскими мистериями и «Колоколами» С. В. Рахманинова. Классические архитектурные формы сообщают сочинениям космическую полноту и целостность, звучащую софийность материи. Особенно близки были С. И. Танееву идеи «всеобщего единства» Вл. Соловьева, и весьма распространенная в то время в отечественной литературе нравственная трактовка духовных истин. Работая над кантатой "Иоанн Дамаскин», композитор обращался к первоисточникам, стремился к предельному обобщению, символизации основных понятий («путь», «братья», «надежда», «любовь»). Здесь взгляды С.И. Танеева созвучны взглядам Вл. Соловьева и Н. К. Толстого в том, что обретение духовной общности человека с миром происходит через постижение идеала братской Любви, любви к «ближнему» своему. Используя текст тропаря, сочиненного святым Иоанном (VII-VIII века), композитор усекает его для воссоздания двух основных этапов инобытия: страдания и очищения:  «Иду в незнаемый я путь,  Иду меж страха и надежды...»  Приближение к духовному пространству происходит через сферу души. Для художника душа, прежде всего, - средоточие творческих сил человека. Характерная черта мышления Танеева, по определению Б. Асафьева, звучит следующим образом: «Мир - всё для Танеева, сам он только отражение. Зачем упорствовать и гордиться своим «я», когда оно подчиненно неизбежному и неизбытному. Ради общей гармонии, ради победы над хаосом личность должна смириться перед законами космоса, а в себе самой, внутри себя признать власть разума» (Глебов И. Романсы С. И. Танеева // Музыкальная академия. 2000. № 1. С. 114).  Любимый инструмент композитора - хор, как лучшее самораскрытие Соборной Души, когда она осуществляет высшую форму творчества - духовное делание. Для Танеева именно хоровая музыка - кантаты и хоровые циклы a'capella - может выразить идею богочеловеческого, соборного единения мира горнего и мира дольнего. Таким образом, в «Иоанне Дамаскине» и «Исалме» через хоровое воплощение соборного «мы» С. И. Танеев представил космическую модель мира, в которой раскрывается единство всех людей в их творчестве с Богом.

Своеобразным выражением идей космизма в русской художественной культуре является синестезия (от греческого synaisthesis - соощущение) обозначающая первоначально межчувственную связь. Наиболее ярко синестезия-проявилась на рубеже конца ХIХ -начала ХХ веков. Так, в литературе она присутствовала как основание межчувственных переносов: «флейты звук зорево-голубой, звук литавр торжествующе-алый» у К. Бальмонта. В музыкальном искусстве при восприятии звуков у слушателей возникают зрительные образы: произведения Н. А. Римского-Корсакова, А. Н. Скрябина. Трактуя синестезию, часто в нее включаются не только музыкальное искусство, но и живописное (программная музыка, светомузыка, творчество М. Ю. Чюрлёниса, В. В. Кандинского). В современный период синестезия заявляет о себе в новых видах искусства, связанного с техническими средствами, которые применяются в киноискусстве, телевидении.