Я давно знала о нем от Анастасии Ивановны Цветаевой: «Молодой Людовик Баварский любил музыку и луну, жил в горном замке, утонул в озере - наша мама в юности, проезжая в лодке по этому озеру, сняла с руки и опустила в воду кольцо». Об этом есть в воспоминаниях Анастасии Ивановны (как кольцо «ушло, золотнув, в глубину») и в письмах Марины Ивановны: «Людовик Баварский - страстная любовь моей 16-летней матери. Проезжая место, где утонул, бросила кольцо - обручилась. Так что (Wahlverwandschaften[1]) некоторым образом - мой отец. А вот стих о нем - не мой, чей не помню:
В горах - как здесь, в покое царском - Торжественная тишина, И о Людовике Баварском Грустила верная луна... И еще стих Верлена: Roi! O seul prince de ce siécle,- Sire![2]
Сама бы с наслаждением поехала на его озеро, где м.б. еще бродит тень моей 16-летней матери и достоверно лежит ее кольцо.
Сердечный привет от всех нас /.../»
Вот именно - «сердечный привет от всех нас», семейная легенда и тайна. Миф живой, но вполне осуществленный, замкнутый и будто бы уже нигде во внешнем мiре не находимый. Смотря лет семь спустя, в 90-м году, фильм Висконти, я того «молодого Людовика Баварского» и этого сумрачного голубо-чёрного «Людвига» не соотносила никак (не «не знала», а не думала). Людвигов было три - цветаевский (озеро и кольцо), историко-музыкальный («такой король, который покровительствовал Вагнеру») и висконтиевский (тяжелый ход и тяжелый взгляд какой-то неприкаянной истории); знакомы друг с другом они были лишь понаслышке, но вместе создавали иллюзию даже и не достаточности, а более чем достаточности.
Поэтому, направляясь в 98-м году из Пруссии в Баварию - c севера, где говорят «Guten Tag», на юг, где говорят «Grüß Gott» («Славь Бога») - я о Людвиге Баварском не думала (хотя замок и путь на карте приметила).
Из Берлина через Лейпциг и горы Тюрингии ехала в Нюрнберг, точнее, до Нюрнберга, а оттуда - в придунайский Регенсбург. Просматривая сейчас записи, вижу, что без Баварии (вне Баварии) Людвига II не объяснить: разом не даётся, нужна постепенность. Потому позволяю себе отступления, вернее, подступы.
Июль 1998
Нюренберг, заводная игрушка, Деревянный, резной, неживой...
Сижу на скамье в нюрнбергском замке. Кругом розовый песчаник и кирпич, внизу брусчатка - вот Kaiserburg, императорская крепость. Город с башни - море черепицы, дальние синие волны гор (холмов) и синяя полоса равнины. Замок. Императорские покои. Хороши романская розовая капелла и тёмная ее крипта, а еще - длинные двуручные мечи на стене: один прямой, два извилистых. «Глубокий колодец» (Tiefer Brunnen), куда ради нашего развлечения плескали воду из медной кружки - а звук (звучный переплеск) приходил потом, когда о воде уже забывали. Спускали на проволоке круг - венец с горящими свечами. Огни шли вниз и становились маленькими, как звёзды. - Это не аттракцион, это символ. Чего? придёт потом, как звук той воды. Навязчивый запах пряников. Нюрнберг - каменный пряник, деревянный пряник. Жизнь ушла отсюда, это особенно чувствуется в Нюрнберге. Зáмки - скорлупа. Орех съеден, орёл улетел.
Август 1998
(Под Регенсбургом). Проезжали (туда и обратно) известную «Walhall'у» - белое, античного образца строение, воздвигнутое на дунайском берегу (блеск, зелень, глушь) дедом Людвига II - и безвестную для меня руину в зелени горы. Руина хороша, «Walhalla» - нет. Руина - вот Walhalla, а не этот лже-Парфенон. (Под Регенсбургом, но с другого края:) ... в монастыре Вельтенбург на Дунае - в горах. Пишу, разложив тетрадь на римских (позднеримских, как сообщает табличка) стенах - мне по пояс. Квадрат стен, в серёдке трава. Всюду звенит и стрекочет луговой народец. Подымаюсь по дороге, рассекающей зелёный косогор. Вне луга - горный лес, ниже - утёсы тех же гор и течение Дуная. Солнце припекает, камни тёплые. Галечная отмель Дуная, где узкая, а где широкая: у розовых зданий монастыря - как площадь. Красная черепица и зелёная бронза монастырских крыш далеко внизу.
Выше - прохладный буковый лес. Замшелые перила над обрывом, медно-рыжая палая листва, разливы буковых корней по белым камушкам. Небольшое деревянное распятие на сизом стволе. Венец камней между обрывом утёса и лесным оврагом: вал епископа Вольфганга, X век. Глубоко внизу на дунайском причале дудит шарманка.
Воскресенье. Месса в соборе. Неистовое барокко: фонтаны и лавины, ртутный блеск. Я заглянула и вышла: слышу, но отзываться не вправе. Дорога, ведущая из Вельтенбурга («вечером - из Вельтенбурга, утром - в Вельтенбург») - асфальтовая полоска между нависающей грядой белых скал и мимобегущим Дунаем. Выемки и пещерки в скалах. Кривуля, снизу доверху увитая диким виноградом: фонарный столб. Куст жёлтых цветов у выезда из вельтенбургских скал и... кладбища с церковкой: глава - «баварской луковицей (южные чёрные главки, которые так и зовут «луковицами», а еще - «маковыми коробочками»), часы. Имена на могилах, точнее, надгробиях: Emmeram (один из святых - покровителей Регенсбурга), Leodegar, Franziska... (В основном - поколение 1880-х - 1900-х годов). Скромный серый памятничек - кубик на кубике - в кустах напротив ворот кладбища: «Unseren Gefallenen» - «Нашим павшим» (1939 - 1945). - Да, здесь это так.
Отступление - пояснение о здешнем фашизме. Для юга всё сошлось в судьбе Отто Хёфлера, блестящего филолога, исследователя германских древностей. «Государство! Империя! Германия!» - очаровался, вовлекся. «Только одно: Вы должны порвать с католической церковью». И, вопреки собственному вдохновенному бреду о «германских мужских воинских союзах имени Волка и Вотана»: «Нет». Глядя на скалы, уходя уже, вспомнила: «Sten ni kistentit» - «Камень не устоит» (из поэмы о Страшном Суде «Muspilli», IX в.). Здешнее ведь, баварское. (Обратный путь из Пассау). Ближние тёмные и дальние туманные холмы в золотистой мгле. Солнечная дорожка и туман на Дунае. Лодочки. Леса и горы. Изгибы Дуная, от которых сердце щемит, как от меццо-сопрано или альта. Солнце погрузилось во мглу, оставив горящий зубчатый облачный венец. Стаи лебедей на воде за ивами. (Мюнхен). Мюнхен в шесть часов вечера: колокола Frauenkirche[3] звонят на весь город, молодые люди в хороших костюмах и начищенных ботинках возвращаются с работы к своим машинам, туристы валят скопом по мюнхенской променаде. Св. Корбиниан с медведем (новая скульптура) возле какой-то епископской канцелярии - серенького здания вроде банка. Простодушное и жалобное лицо, епископское облачение, посох. Святой уходит, медведь сопутствует. Снова под Регенсбургом, «Walhalla». Немцы - мечтатели: «Walhalla», Neuschwanstein[4]. Хорошо, конечно: белый фронтон и колоннада на горе, сверху открываются все дунайские и задунайские дали. Только что это - храм? какому богу? Идолу: «народности». Внутри - мраморный холодильник с мраморными головами, то есть бюстами «великих немцев»... Мраморный морг. Место выбрано удачно, но эти горы уже сами всё выбрали. Была бы гора без колонн, были бы те же дали. Повторю: Donaustauf (та руина в зелени) - вот Walhalla[5], другой не бывать. А это - забавы. Небо - ослепительно синее, как и Дунай внизу, хоромина - ослепительно белая. Германо-римский дух (NB! Теодорих). Альпы. Пересадка в Мюнхене; солнце сияет, поезд мчит в сторону гор. Пошли чудеса: леса в плюще, деревья - с ног до головы в зеленой кольчуге... На горизонте голубые очертания гор. Альпы: живопись воздуха и света. Многослойные, как облака. Еловые леса и зелёные косогоры по пути. Море Альп. Воздушные моря. Никто, кроме Альп, не разделяет моего восторга. (В вагоне все спят или читают). Синее извилистое озеро за деревьями. Паруски. Зеленый берег, курчавые темные предгорья, дальние вершины. Озеро[6] и с другой стороны, а Альпы уже всюду. Голубое покрывало на всей цепи. Ветер вносит в открытое окно какие-то летучие пушинки и запах сена (в лесах - сосновый). Итак, всё же хватило решимости ехать в Füssen, где поблизости замок Людвига II, а не в Garmisch-Partenkirchen, «где вершины» (Пара дней и преизбыток возможностей: уже в поезде на пути в Мюнхен, а всё еще не решила, куда дальше). Автобус от станции. Проезжаем залитый солнцем Фюссен: несколько улиц да ратуша. Дальше глушь, заросли и, наконец, стоянка - площадь под горами. На уступе горы в зелени сияет Neuschwanstein. Подъем - широкая дорога, охватывающая гору. Восходя, видишь не гору (камни, высоту), а горную рощу и дали сквозь листву. Ожидала увидеть среднестатистические «покои», то есть ничего не ожидала. Увидела другое и прониклась уважением к Людвигу II. Тронный зал - сон о Византии (общий вздох посетителей - «европейцев» и японцев - только здесь). Мозаичный пол, порфировые колонны, жар золота по стенам. Светильник - почти паникадило. Вводит (охраняет вход) святой Георгий, поражающий змия. Полукруглый дальний край - говорят, «тронный», но трона нет. В высоте и сиянии - святые, Спаситель. Входящие (с ними - и горы, глядящие из единственного окна у входа) невольно предстоят. ("Ах, как..." - как? - Но к этому еще придется вернуться). Часовня без статуй[7] (только небольшое белое Распятие), одни росписи и витражи. Среди ликов - Людовик Святой. Дворец без статуй: картины по стенам. Зигфрид, Парцифаль у ног отшельника, Лоэнгрин... а дальше слишком уж их много, фигур и сцен, и слишком уж они яркие и гладкие (общенемецкий вкус - безвкусица). Мысль, вынужденная воплощаться во временных и временных формах. В изголовье лазоревой кровати (опочивальня) - лазурная икона, ибо картиной этот образ[8] Пресв. Богородицы с Младенцем счесть невозможно. Вот такие подземные ручьи и выходы их на поверхность. Из одного окна был слышен шум водопада, виден сам поток - белой прядью по скалам - и огромные паруса гор. Hohenschwangau (Хоэншвангау) - старший замок, дом родителей Людвига II, на другой горе. Двор: зной, фонтан, ледяная вода из львиной пасти, розы и жаркий южный запах стриженых кустиков самшита (блестящие вечнозеленые листочки). Слева развернулось крыло ближайшей горы, справа синеет-зеленеет Alpsee, «Альпийское озеро», и виднеется всеальпийский сход. Стою над Альпзее. Блики от воды по перистой листве (бука? акации?) Сине-зеленая гладь. Сияющие - просквоженные светом тени Альп. Дальние вершины за ближними. Перекрученная рыжая сосна и спелые грозди рябины над водой. Вот здесь он стоял, на этих самых камнях. Тени, отсветы. Запись по возвращении в Регенсбург: Многое - почти всё из того, что я видела в Германии, можно с чем-то сравнить, встроить в какой-то ряд. Это же - нет. И дело не только в скалах
Берлин , август 1998
...ходя под сенью прусских колоннад и читая всё, что нашлось в библиотеке о Людвиге II Баварском. Например, «Ludwig II. von Bayern in Augenzeugenberichten» («Людвиг II Баварский в свидетельствах очевидцев») - письма, дневники, воспоминания и, увы, протоколы (Штарнбергское озеро). «Сухо и горько», как сказал Блок о «Короле Лире».
Москва, 2002/2003
Болезнь была у них в роду, но в роду была и любовь к строительству - было и рыцарство. Играл в детстве, планируя и строя зáмки; в родительском Хоэншвангау его окружали предания, доспехи, картины. Хоэншвангау - XII в., рыцари фон Швангау[9], поэзия; там жил в XIII в. принц Конрадин, последний из Штауфенов, шестнадцати лет от рoду обезглавленный в Неаполе. В замке есть картина: Конрадин в ладье мчится по бурному морю. - «Бегство Конрадина». По баварскому преданию, неподалеку от Штарнбергского озера (тоже рядом) родился Карл Великий. Столовый прибор (Tafelaufsatz - скорее украшение стола) в Хоэншвангау изготовлен для Людвига I (деда, строителя «Walhall'ы»[10]) и «повествует» о Нибелунгах. ... Называя Людвига II «мой Зигфрид», Вагнер не льстил, а... констатировал известный всему баварскому королевскому роду факт. Внук строителя Валгаллы - кто же, как не Зигфрид? Впервые задумываюсь (а задумывался ли кто?) о влиянии: ведь по всему выходит, что Людвиг II (баварский род) повлиял на Вагнера (разумеется, не музыкально, а духовно), а не Вагнер на Людвига, как принято думать. Король на поэта, а не поэт на короля... (Конечно, взаимовлияние. Вагнер до Людвига был. Но и Людвиг - точнее сказать здесь, баварский король, тоже был).
Баварский король:
«Подобно Моим в Бозе почившим предкам, чья память в эти дни чтится столь трогательными знаками благочестия, Я проникнут исполненным доверия сознанием, что народ Мой во все времена твердо привержен своему Государю. С сим достойным чувством вступаю Я в восьмое столетие правления Моего Дома. Да дастся Моему народу безоблачное процветание на всю будущность. Сие да управит Господь!» (Из манифеста Людвига II, милостию Божией короля Баварии. 80-е годы XIX в.)
Жизнь. Душевная болезнь брата Отто (подробности плачевны; тёмная комната). - Разрыв с невестой. Принцесса выйдет замуж за другого и погибнет в Париже во время пожара. Другая принцесса, которую он отличал и чтил больше - будущая императрица Елизавета, любимица Австро-Венгерской державы «Sissi». Женский двойник Людвига: красота, грусть, любовь к стихам, преклонение перед «Илиадой» и тенью Ахилла, строительство «Ахиллеона» на острове Корфу, путешествие на руины Трои. Убита анархистом Лукени в Женеве, куда прибыла по приглашению Ротшильдов. ... Что там тень Ахилла прорекла Одиссею? Нет, и Елизавета, и Людвиг сказали бы наоборот: «Лучше быть царем в царстве мертвых, чем погонщиком мулов в мiре живых». А погонщики мулов ждут не дождутся своего часа. Господин на приеме[11], взглянув на стройного красавца в мундире: «У молодого человека что-то со взглядом»; наблюдательный господин - психиатр фон Гудден. Дружба Людвига с Вагнером. Зáмки. Воплощение имперской мечты, воскрешение королевского прошлого Европы. Одиночество. С годами всё меньше тех, с кем Людвиг II хочет и может (вне долга) общаться. Под конец остаются актёр да камердинер; потом исчезает и актёр (Йозеф Кайнц, забалованный и захваленный в Вене). Из последних фотографий: хрупкий Кайнц с холодным взглядом и король, чье лицо уже непоправимо мрачно, но грузная фигура по-прежнему пряма. Баварцы своего короля обожали, и был он вне суда. Разговаривает с дровосеком - «unser König», «наш король»; грозно молчит - тем более. И быть может, больше всего они любили ночные его поездки - проезды по снежным горам в санях при луне. Горный Король. «Дикая охота», но без «дикой свиты», а так, как и подобает королю. «Unser König». Чёрный плащ с алмазной застёжкой, тирольская шляпа.
Берлин, август 1998
Вольно кому-то расписывать полкниги сетованиями на «его тяжелый характер». Не диво, если помнить про брата Отто в темной комнате... и если понять, что король Людвиг всегда об этом помнил. Не считают же мигрень «чертой характера». А вот любовь к мифу и музыке, горам и рыцарству - особенность личности, так как больные (тот же бедный Отто) этим не отличаются. Годами он никому не мешал, и никто в его жизнь не вникал, ни одиночество его, ни зубная боль никого не волновали, и вдруг... Книги объясняют всё тем, что король захотел строить новые замки, явно «превышая смету» - зато в книжной лавочке Нойшванштайна я видала книгу «Wahnsinn oder Verrat?» («Безумие или измена?»). Того самого замка, в котором короля объявили безумным. Господа, явившиеся отрешить короля от власти, вели себя безобразно: схватить, объявить, скрутить. Заключение врачей - объявление короля Людвига II душевнобольным - зачитал психиатр фон Гудден. Людвиг сказал: «Как же Вы можете объявлять меня душевнобольным, ведь Вы же меня никогда прежде не осматривали и не обследовали» («Wie können Sie mich für geisteskrank erklären, Sie haben mich ja vorher gar nicht angesehen und untersucht?»[12]). И сухой, как порох, ответ Гуддена: «Majestät, das war nichtnotwendig»: «Ваш-Величество, в этом не было нужды». Трагедия и высота события в том, что «комиссии» не к чему было придраться даже номинально. Людвиг был в здравом уме. Но недаром же заранее было сказано: «Das war nicht notwendig». Король гневался, скорбел, прощался с замком, пытался сопротивляться (заперся или даже забаррикадировался), от отчаяния или для храбрости пил (прежде пьяным его никто не видывал). Господа министры думали, как бы это всё наконец устроилось (и сейчас, и потом), психиатр фон Гудден хвалился «точностью диагноза», а король, быть может, поминал принца Конрадина Гогенштауфена. «Царевича везут, немеет страшно тело...» Наконец короля не то уговорили, не то повалили, не то всё разом, и повезли в замок на Штарнбергском озере. Там Людвиг II должен был содержаться в заключении; замок показался наиболее подходящим для этой цели. Король выказывал спокойствие и покорность; гг. тюремщики, ждавшие бурь, поражались. Фон Гудден говорил, что король у него в руках, и радовался своей опытности (успеху метода). Людвига стали выпускать гулять в сопровождении психиатра. Однажды они не вернулись. Обыскав парк, люди нашли на берегу озера два трупа. В протоколах осмотра было записано, что король после рукопашной схватки задушил фон Гуддена и, войдя в воду, скончался от разрыва сердца. Очевидно, всё время в заключении король подготавливал бегство. Основная трагедия (основа трагедии) в том. что этот царственный младенец дотянулся до высоких и вечных вещей (страсть к вершинам). Потому он, такой, как был - последний в роду. Последнее звено, смыкающееся с первым. Людовик Последний. Гениальный режиссер. Все замки им срежиссированы, каждый - особе: Chiemsee - Франция XVIII в., Neuschwanstein - миф Средних веков (и даже более).
И еще: «Больной Король» - хранитель Грааля. Всё сходится.
Выписываю из книжки: «В процессе строительства вместе с архитектурным замыслом короля меняется и характер замка: Людвиг всё более и более осознает его как сакральное здание, как «замок Грааля»[13]... «Gralsburg», да, но Людвиг видел себя арцифалем, тогда как он был Больной Король[14]. Тронный зал Нойшваншатйна никогда не увидел трона - и не должен был увидеть. Он был выстроен и выполнен как храм: колонны, мозаики, золото, святые и Спаситель, паникадило, а главное - круглая (полукруглая) алтарная апсида. Где церковь - там алтарь, а не трон. «Установка трона не осуществилась из-за смерти короля в 1886 г. ...» «Тронному залу» - византийскому храму, таинственно возникавшему, готовому возникнуть в Нойшванштайне, подобал другой Престол, которого Больной Король установить не мог.
Москва, 2009
Он всё это увидел во сне и сохранил в камне. Мало это или много? Там и тогда - «Roi! O seul prince de ce siécle, - Sire!»
Лето 1998, зима 2002-2003, 2009
HOHENSCHWANGAU - NEUSCHWANSTEIN
Проснется Людвиг звуком лир...
Державин
Тихо, след в след... Веди К спуску тому заветному, К озеру самоцветному Чистой воды. Тропка там есть одна - С кручи к стволу сосновому, Жилистому, суровому, Масти огня. Камень там есть один - Бродят, коль стать под деревцем, Отблески вод по перистым Листьям рябин. Пряча тоску и боль В ели, в туман с переливами, Замок вознёс над обрывами Горный король - Здешних озёр рыболов. Ну как мелькнёт этой стёжкою Чёрный с алмазной застёжкою Плащ меж стволов... Грянет с утёсов гром: Ныне мои вы странники! Спойте, сыграйте, странники, В доме моём... - Буди же здрав и юн! - И над доспехами ржавыми -Сказами, песнями, славами Звон наших струн, Как лебединый стон - Перед незримым троном тем, В злато-порфирном, нетронутом Зале пустом .1998-1999 Москва
[1] Избирательное сродство (нем.).
[2] «Король! - О единственный принц этого века! - Государь!» (Стихи Поля Верлена памяти Людвига Баварского).
[3] Unser Liebfrauenkirche - «церковь Всемилостивой Владычицы нашей».
[4] Последний и известнейший замок Людвига Баварского (но умер король не там, а на Starnberger See).
[5] Val-hQll - "навьи палаты", "палаты павших". Для руины - второе, то есть:
Что-то здесь осиротело, Чей-то светоч отсиял, Чья-то радость отлетела, Кто-то пел - и замолчал (В. С. Соловьев, «Троада»).
[6] Прим. тогда: «Chiemsee (сейчас проезжаем Prien am Chiemsee)». Кимзее - одна из резиденций Людвига II, сон о Версале. Где-то на Кимзее был (и есть?) монастырь. Для кого-то - место отдыха, респектабельных вилл.
[7] Вразрез с общим католическим обиходом.
[8] Более всего напоминает Валаамскую, но Пресв. Богородица изображена сидящей; тогда я икону издали запомнила как "Знамение".
[9] Schwangau - «Лебединый луг»; итак, лебедь и Лоэнгрин - не причуда, а неизбежность.
[10] ... почти Вотана...
[11] В Пруссии?
[12] Эту фразу (с вариациями) воспроизводят два свидетеля.
[13] Ludwig II. von Bayern in Augenzeugenberichten. Berlin - Darmstadt - Wien, 1969. S. 260.
[14] Больной Король, он же (в предании) Король-рыболов. Известно, что Людвиг II был страстным рыболовом (вечные упоминания о щуках - Hechte - из Alpsee).
