В
предисловии к двухтомной биографии «Новый Скрябин» Фобиона Бауэрса известный
музыкант Владимир Ашкенази писал:
«Я
считаю Скрябина одним из величайших композиторов... Его музыке присущ
необыкновенный идеализм... Основа его мысли — это непоколебимая преданность
Искусству и вера в него как в средство возвышения человеческого духа, в
проявление света, добра и истины. Не берёмся утверждать, что, не понимая
философии Скрябина, нельзя воспринять его музыку, однако узнав, что вдохновляло
его, можно глубже проникнуться ею. В этом человеке философ неотделим от творца
прекрасной музыки.»170
Какой
же философии следовал Скрябин? Биограф и соотечественник Скрябина Борис Шлёцер
свидетельствует, что теософия была единственным внешним влиянием, которое
испытал композитор, и притом необычайно сильным.171*
·
Среди близких
знакомых Скрябина в Москве в последние годы его жизни наряду с Б.Шлёцером (чья
сестра, Татьяна Федоровна, стала второй женой композитора) был и музыкальный
критик Леонид Сабанеев. Он был тонким ценителем искусства Скрябина, а тот, со
своей стороны, испытывал к нему глубокое уважение и часто делился с ним своими
замыслами и размышлениями. Предубеждённый против Блаватской даже не читая её
теософских сочинений (сказались-таки писания Вс. Соловьева!), Сабанеев, как
человек культурный, предпочитал, однако, ссылаться на занятость и не вступать с
композитором в прямую полемику по этому вопросу. Его интереснейшие
«Воспоминания о Скрябине», вышедшие в Москве в 1925 г., — триста с лишним
страниц убористого шрифта с рассказами о его встречах и беседах с композитором
в 1911-15 гг., — изобилуют упоминаниями о Е. П. Б. и теософии, хотя
высказывания Скрябина и преломляются сквозь призму неприятия автора. —
Ред. Об этом же подробно говорит и
Бауэрс. Он рассказывает, что, прочтя «Ключ к теософии» Е. П. Блаватской во
французском переводе, Скрябин 5 мая 1905 года пишет: «La Clef de la Theosophie —
замечательная книга. Просто удивительно, как близка она моему образу мыслей».
Бауэрс сообщает, что «с тех пор у него появляется всё больше и больше друзей и
почитателей из Теософского общества».
Его
коллеги помнят, «как много говорил Скрябин о теософии и о личности Блаватской».
В его домашней библиотеке была также «Тайная Доктрина» на французском, которой
он очень дорожил.*
·
«...На столе, —
рассказывает Л.Сабанеев, — лежали обычно неизменный «Вестник Теософии» и
«Доктрина» Блаватской в трёх французских томах. Её по очереди брали читать
друзья...» «Только я не удосужился её прочесть», — пишет он и тут же приводит
обращенные к нему слова Скрябина: «Это — огромное по значению произведение».172
— Ред.
В
1922 году в Москве, в квартире, где композитор провёл три последних года жизни,
был открыт музей Скрябина, и комнаты приобрели прежний вид. Возвратились на
свои места и книги из библиотеки композитора, включая Тайную Доктрину. Эта
квартира-музей, говорит Бауэрс, играла важную роль в становлении молодого
поколения композиторов и была «местом встреч музыкальной молодёжи».173*
·
И в наши дни,
несмотря ни на какие трудности, там по-прежнему регулярно проводятся экскурсии,
встречи и концерты. — Ред.
После
знакомства с теософией музыка Скрябина обрела мистическое звучание. Сравнивая первое произведение композитора для
оркестра — фортепианный концерт, написанный в 1896-97 годах, — с его величайшим
творением «Прометей, или Поэма огня», созданным в 1909-10 годах, музыковед
Джералд Эйбрахам пишет: «Трудно поверить, что всего за тринадцать лет
композитор может пройти путь от изящного, элегантного, вполне шопеновского
концерта до произведения, которое в его время считалось образцом крайнего
авангардизма».174 Бауэрс отмечает: «Едва ли можно найти более мистического
композитора, чем Скрябин. Его музыку можно сравнить разве что с поэзией Уильяма
Блейка или живописью Николая Рериха... Музыкой Скрябин поверяет свою
философию.» Композитор стремился пробудить в человеке его истинную сущность. Он
писал, что «в мистериях античности происходило подлинное преображение, были
подлинные таинства и святость», а «измельчавшие святые наших дней забыли о той
древней силе».175 Когда эти «измельчавшие святые» объявляли Блаватскую
обманщицей, Скрябин, защищая её, говорил, что «всем поистине великим людям
пришлось пройти через обвинения в такого рода «бесчестьи»».176 Упоминая о
теософии и Е. П. Б. в связи со Скрябиным, Шлёцер пишет: «[Скрябин] считал, что
своим развитием во многом обязан Тайной Доктрине; до конца жизни он не
переставал восторгаться Блаватской. Особенно восхищали его мужество, с каким
она осуществила грандиозный синтез, а также широта и глубина её взглядов,
сравнимые для него с величием музыкальных драм Вагнера...
Теософское
видение мира служило стимулом для его собственного творчества. «Я не стану
обсуждать с вами истинность теософии, — говорил Скрябин [одному своему
знакомому] в Москве, — я просто знаю, что идеи Блаватской помогли мне в работе
и дали силу выполнить мою задачу».»177
| 
